Театр, который лечит душу

Ведь где-то же надо ее лечить! Может, и в церкви, но там человеческим страстям не место. Может, и у доктора, но страшно получить диагноз. И только театр не спросит симптомы и не потребует жертв, примет всякого и в любой беде, обнадежит, напитает любовью и доброй энергетикой. Но не всякий театр, а только ЖИВОЙ. Такой, например, как Камерный драматический театр под руководством Алевтины Буханченко. Да, он живее всех живых, он не умер, хотя кое-кто и желал этого. Он живет, потому что зритель любит его, из года в год ходит на спектакли и с нетерпением ждет премьер. Сегодня наш собеседник — Заслуженный деятель искусств, Заслуженная артистка России, основатель и режиссер Камерного драматического театра Алевтина Буханченко.

«Предела совершенству в нашем деле нет…»

- Алевтина Николаевна, вашему театру исполнился 21 год. Во всем мире считается, что это возраст полного и окончательного совершеннолетия, первый этап зрелости. Можете ли вы назвать свой театр зрелым, или он вечно молодой и вечно ищущий?
- Вы знаете, театр – это особый вид искусства. Если человек решил, что отныне он сформировавшийся зрелый артист – значит, на его карьере можно ставить крест. Так и с театром. Театр только тогда жив, когда он каждый день пытается найти какой-то новый путь. Предела совершенству в нашем деле нет.

Что касается актерской зрелости – часто только к 40 годам актер начинает освобождаться от зажимов и всего того, что мешает ему быть на сцене свободным. Только к сорока годам, а бывает и позже. Во всяком случае, я почувствовала такую свободу именно в этом возрасте. Я не могу сказать, что теперь я все знаю, хотя о театре, о способе актерского существования действительно знаю очень много.

Но этот процесс познания бесконечен. Вот как сделать так, чтобы ты на сцене не говорил чужой текст? Чтобы сначала поступал импульс в мозге, и только потом рождалась фраза — не пустая, не чужая, а именно твоя? Много теорий и наук занимаются этим, и система Станиславского именно так построена.

Театр – это такой тонкий мир, где нельзя навешивать ярлыки, уверенно заявлять – вот это хорошо, а вот это плохо. Тем не менее, многие театральные критики именно так и поступают – либо возвысить, либо заклеймить…

- Вероятно, они считают, что именно в этом и состоит их миссия. Но дело ведь совершенно не в этом. Критика должна не ярлыки навешивать, а давать театру импульс для развития…
- Да, именно так, театр должен развиваться. Вот, к примеру, само театральное искусство существует уже 6 тысячелетий, а система Станиславского, этот самый главный театральный реформатор, — всего лишь сто лет с небольшим. Но какое мощное развитие! Вот уже много лет и всесильный Голливуд увлечен этой гениальной системой… Идет развитие, и театр живет. И он только тогда будет жить, когда это театр-лаборатория, театр-эксперимент…

- То есть, по сути, вы остались экспериментальным театром, хотя со временем и убрали это слово из названия…
- Да, это удел любого живого театра. Таким был театр Станиславского во МХАТе, таким был «Современник», именно такой была Таганка… Это были «театры-лидеры», и это были «театры лидеров». Ведь пока есть лидер, который знает, куда идти и куда вести, театр живет и развивается. Ушел Товстоногов – театра нет…

«Дайте нам возможность заработать!»

- Можно творить и искать, но жить без денег трудно. Камерный драматический театр давно уже доказал всем — и томичам, и зрителям других городов, и критикам, и чиновникам – что он имеет полное право на жизнь. Что еще нужно сделать, чтобы добиться хоть какого-нибудь финансирования?
- Да, действительно, это наша огромная проблема. Давно изменилось наше государство, теперь это уже другая формация, а способ финансирования театров остается прежним. Раньше в каждом городе должен был быть театр, в обязанности которого вменялось выполнение пропагандистской и воспитательной функций. В нашей стране с тех пор так и осталось 800 театров, которые и теперь содержатся на бюджетные деньги. На другие коллективы денег не предусмотрено.

Во всем мире театры существуют, преимущественно, в таком виде, как мы – это тип живого бродвейского театра. Если театр понимает, что нужно зрителю, чем зритель дышит и что его беспокоит, — он живет. Если нет такой живой связующей нити – значит, этот театр «страшно далек от народа», он не будет востребован, и он в итоге закроется.

У нас нет такой позиции – дайте денег. Мы были бы рады, если бы нам дали возможность заработать – например, на грантах, или отправили бы нас в наши северные поселки, которые нуждаются в спектаклях, и мы бы отработали эти деньги.

- Гранты случаются, но очень редко?
- Да, вот сейчас мы получили грант, поставили спектакль «Отпусти меня, мама!», но все деньги ушли на свет, ткани, прочие нужды, а на зарплату ничего не осталось.

- За все эти годы, выходит, ничего не изменилось. Возможно, в будущем ожидаются какие-то перемены, хотя бы разговоры об этом идут?
- Нет, похоже, будет только хуже. Есть люди, которые ценят и любят наш театр и хотели бы ему помочь. Но вышел закон о том, что помощь может оказываться только тем театрам, которые финансируются из бюджета. По поводу этой ситуация я говорю так – нас дважды наказывают. Денег из бюджета никогда не давали, а теперь еще и запретили получать всякую иную помощь.

У нас есть другие источники получения финансов, но это совсем небольшие средства. Я даю в своем театре образование на базе колледжа культуры. Вот сейчас, через четыре года, мои ребятки уже получат диплом государственного образца «Актер театра и кино», и на смену им приходят новые. Но здесь я получаю копейки, просто как педагог, это никак не может решить проблем целого театра.

Можно было бы, конечно, выбрать другой путь – требовать, просить. И я пробовала ходить по кабинетам, но когда по твоей душе вот так вот… Я поняла, что не надо этого – ходить, унижаться, просить. Я понимаю, что мой театр – это мой крест, я его несу, тяну, как могу.

- При всей сложности выживания коммерческих театров, у них есть существенный бонус перед культурными учреждениями государственного типа. Актеры в коммерческом театре должны играть великолепно, режиссер – всегда находиться в творческом поиске, то есть, все постоянно должны быть в тонусе! Да, тут ни на минуту не расслабишься… Иначе зритель перестанет ходить на спектакли.
- Да, мы постоянно должны находиться в поиске, мы должны чувствовать и понимать зрителя. Один режиссер как-то сказал, что театр – это что-то такое возвышенное, что народ – он внизу, а мы-то в облаках… Но так вовсе не должно быть. Напротив, театр – это самый демократический вид искусства. Театр должен понимать, что сейчас необходимо этому человеку, который сегодня пришел на спектакль, он должен давать надежду, он должен лечить душу. Воспитательную функцию с театра никто не снимал!

Да, мы иногда ставим коммерческие пьесы, комедии. Но даже и здесь мы должны помочь: пусть зритель уйдет окрыленный, пусть он отвлечется от проблем на работе и вечной нехватки денег. Мы ему скажем со сцены: «Ты всё можешь, ты только возьми себя в руки, у тебя все получится!», пусть и не напрямую. Если мы ему подарили надежду, напитали любовью, настроили на добро – всё, значит, театр выполнил свою миссию.

- В одном из отзывов зритель пишет о том, что ваш спектакль тронул его до глубины души, он понял, что был неправ, и вот сейчас бежит покупать цветы, и к жене – мириться. Вы именно о таком влиянии театра ведете речь?
- Да, в этом случае театр полностью выполнил свою функцию. А вот если зритель остался равнодушным, значит это провал спектакля.

«Выходит, я в чистом виде Дева!»

- Алевтина Николаевна, вы по гороскопу Дева. Астрологи о представителях этого знака говорят удивительные вещи: «Дева испытывает сострадательную любовь к человечеству и желание спасти и уберечь его». Похоже, сейчас вы именно об этом и вели речь…
- Мне повезло в этой жизни, что у меня есть театр. Представителям другой профессии, вероятно, намного сложнее «сострадать человечеству и пытаться спасти его». Но со сцены нести людям добро можно каждый день, и для этой миссии, возможно, Бог меня и создал.

В юности я всегда говорила: «Ну, уж я-то совсем не Дева!». Мне казалось, что я слишком сумбурный человек, что у меня проблемы с порядком. Но с годами я поняла, что суть моя совершенно иная. Когда человек находит свое предназначение, свою дорогу, все это вдруг начинает проявляться. И то, что я так стремлюсь сейчас к порядку, что гноблю себя на работе и требую это от других – это все пришло со временем. Иногда говорю себе: «Господи, ну, подожди, что ты делаешь? Нельзя заставлять других людей работать, как ты, их-то никто не программировал на такую жизнь…».

- Да, это у Девы есть такие черты – полная самоотдача, внимание к мелочам, любовь к порядку и желание вникнуть буквально во все, что касается твоего дела…
- Ну вот, оказывается, я в чистом виде Дева! Сужу о людях по их поступкам, иногда на первый взгляд не самым важным, действительно вникаю в каждую мелочь, сама работаю в театре за троих и к другим порой придираюсь. И опять говорю себе – попридержи коней! Не надо насильно тянуть за собой в «горящую избу», надо создать такие условия, чтобы люди сами шли и были готовы к подвигу по имя искусства.

«Если ты служишь добру – Бог тебе помогает».

- А если бы были созданы эти идеальные условия, если бы вдруг у театра появилось много денег, что бы вы изменили? Например, переехали бы в удобное и комфортное помещение. Или все же остались бы здесь, в этих стенах, где когда-то давным-давно, сто лет назад был театр «Интимный»? Вы разрушили бы эту связь и создали что-то новое?
- Нет, здесь намоленное пространство. Здесь и история старых томских театров, и уже наша история, здесь наши роли, и мы даже слышим эти голоса. Когда мне говорят – давайте найдем вам другое место, я отвечаю – помогите здесь! Нас уже столько раз выселяли отсюда, и мы боролись за наш театр зубами и когтями, и очень тяжело нам приходилось, и даже покушение на меня было – всё было!

Теперь я стала верующим человеком. И вот однажды ночью, одна, я освятила, перекрестила каждый уголок своего театра. И случилось чудо – ситуация повернулась, многое начало меняться. И еще я поняла: если ты в своем деле чист, честен и служишь добру – Господь Бог тебе помогает.

- Алевтина Николаевна, вы сказали, что только в зрелом уже возрасте поняли, кто вы есть, нашли свою дорогу. А вот эти ребята-студенты, которым вы преподаете… Это вам интересно?
- Это хорошо, что они учатся в театре, выходят на сцену, соприкасаются со зрителем. И я в итоге увлеклась педагогикой! Изо дня в день я наблюдаю, как из ничего буквально, из совсем юных и неопытных ребят формируются актеры… Сейчас система обучения стала изначально совсем другая – поступить может каждый. Из всего потока, может быть, я выбрала бы всего лишь человек пять. Остальные ребята – с платного отделения, здесь выбирать не приходится. Вообще-то, это везде сейчас так, не только ведь в театральных учебных заведениях.

Но, как выясняется, судить о «платниках» так однозначно вовсе не стоит. Да, кто-то смог поступить только за деньги. Но он очень этого хотел! И со временем я поняла такую вещь – этот фанатизм, преданность и желание играть в театре очень дорогого стоят. Например, когда-то ко мне на первый курс пришла Вера Кляйн. Она поступила только на платное отделение, но с такой отдачей занималась, так хотела все постичь… И вот результат – сейчас это одна из наших самых востребованных актрис. А бывает наоборот: поступит одаренный студент, но нет в нем этого огня и страсти. Вот у беременной женщины есть цель — рожать, и это такое мощное природное желание, которое захватывает человека целиком, и от его воли ничего не зависит. Такое же состояние может быть и у творческого человека – он должен играть, иначе ему не жить.

«Когда внуки приезжают, я пеку им пирожки…»

- Алевтина Николаевна, у вас есть единственная, взрослая уже и самостоятельная дочь. Вы пытались когда-либо режиссировать ее судьбу или вы позволяли ей в этой жизни импровизировать?
- Я хотела этого вначале – помочь и повлиять. Но получилось так, что моя дочь уехала учиться в Санкт-Петербурге, а потом вышла замуж. И теперь ее жизнь там, а у меня свой театр, к которому я тоже привязана. Когда мой зять искренне заинтересовался, проникся моим театром, дочь воспротивилась этому. Она сказала, что театр отнял у нее мать, которая все время была на сцене, и теперь театр хочет отнять у нее семью – нет уж, не надо этого. Так получилось, что для нее театр – разрушительная сила, а для меня – созидательная…

Вообще, что касается участия родителей в жизни детей: есть желание поделиться опытом и уберечь от многих ошибок, но дети, как правило, не позволяют этого делать. Это боль и обида всех матерей, но тут уж ничего не поделаешь. Человек должен сам быть режиссером своей судьбы…

- Дочь не пошла по вашим стопам. Это для вас огорчение или хорошо, что так вышло?
- Для меня это огорчение, потому что она талантливая девчонка. Я считаю, что многому могла бы ее научить, из нее получилась бы интересная актриса. Теперь же получается, что она с годами все дальше, дальше от меня. Другой город, другая жизнь, своя семья, двое деток…

- А вы бываете когда-нибудь в роли классической бабушки, печете внукам пирожки? Или театр забирает все ваше время и внимание…
- Конечно, пеку, причем, вкусные! Да я только этим и занимаюсь, когда внуки приезжают! И вообще, они прекрасно знают, что у бабушки все можно, бабушка все купит, что не попроси. Я их, конечно, балую и очень люблю. Они не похожи на мою дочь – милую, добрую, открытую девочку, но сейчас и время другое, и дети другие. Жаль, редко приезжают…

- Посмотришь на то, в каком небывалом темпе вы живете, сколько обязанностей в театре на себя взвалили… Почему именно так? Ведь миллионы людей мечтают совсем про другое: чтобы когда-нибудь построить уютный домик и сидеть в кресле-качалке среди цветущих розовых кустов. Или на берегу океана – тишина, покой… Счастливы ли вы в этих своих тяжелых буднях?
- Я просыпаюсь, и у меня есть мое ДЕЛО. Я ощущаю, что я нужна и необходима, это очень важно. Иногда устаю, конечно. Посидела бы у моря, отдохнула бы, полежала, но – недолго, с месячишко. Надолго меня не хватает, я тоскую без театра. Я счастлива, что он есть у меня, я им живу.

Беседовала Алла Ивонина