— Итак, здравствуйте! Спасибо, что согласились принять нас у себя в театре. Самый вопрос, который мне хотелось бы задать: почему театр расположен именно здесь? Есть какая-то история, была ли задумка, или же театр возник спонтанно, и никакого замысла в таком расположении театра нет?
— Звезды сложились так. Сначала мы купили тут дом, раньше ведь это был семейный театр «2 Ку». Мы 22 года назад создали этот театр, работали по садикам, по школам, потом в зрелищном центре «Аэлита» обосновались, потом власти поменялись – пришлось оттуда уйти, какое-то время пытались в Доме Ученых делать зал, а в итоге делали спектакли в «Кукушке». Помаленьку заработали столько, что смогли позволить себе дом, и купили 16 лет назад здесь недалеко дом. Место показалось приятным, потому что дело было летом, и казалось – вроде ты и в городе, но в то же время и в деревне. Потом я затеял проект «Оживление пространства», появились первые заказы, появились большие деньги, и мы купили еще один дом под мастерскую, потому купили соседний дом. Потом мы с директором разошлись в разные стороны, поделили имущество, и я стал строить этот театр.
— То есть вы сами построили этот дом?
— Это мой проект, но мы, конечно, нанимали разный народ: кто-то готовил территорию, кто-то фундамент делал. Потом бригада из Тегульдета ставила сруб. А крышу и внутреннюю отделку делал я сам, таскал из лесу всякие веточки, деревья – всё.
— Получается, это в полном смысле театр одного актера, и режиссера, и сценариста и декоратора?
— Сейчас – да. Но вот последний спектакль, который мы сделали, это уже совместный проект с музыкантами, но они играют только музыку живую.
— С томскими музыкантами?
— Они из Тюмени, я их тут во дворе поселил в домике.
— Вы развиваете сотрудничество? Как они вообще на вас вышли?
— Они приехали год назад, давали тут концерты. Группа назвается «Северга». Они приехали, посмотрели и остались в Томске.
— Значит, делаете все один в театре?
— Ну, как. Есть у меня электронщик, Сегей Ильин, и есть программист, Сергей Гурьин, который пишет программную среду, потому что все оборудование, которое есть в театре, нуждается в обслуживании. И благодаря Сергею, который на протяжении 22 лет помогает мне с театром, все работает.
— И кукол сами делаете?
— Да, все сам.
— И не тяжело?
— Тяжело, но справляюсь.
— Я прочитала ваше интервью «Новой газете», и там был такой момент – некоторые из ваших спектаклей основаны на французских сказках.
— Нет, совсем нет.
— Просто было упоминание о том, что французские сказки вам тоже интересны.
— Первая сказка, которую я поставил — «Жан из стручка», это как бы народная французская сказка. Но я ее переписал, я пытался для себя воспроизвести тот сказочный мир, который у меня с детства в голове сидит. Я перечитал кучу всяких сказок, всех народов мира, и оказалось, что Франция мне ближе всего.
— Откуда вы берете идеи для спектаклей?
— По-разному. Как-то я встретил одну женщину, и она мне рассказал о Сергее Козлове, сказочнике. И я поставил сказку по Козлову, хотя в приоритете у меня была «Улитка на склоне», на тот момент было с кем ставить. Но после я вернулся к этой идее и сделал спектакль «Про Ёжика», а потом еще по одной его сказке поставил спектакль «Перелетный заяц». Есть спектакль «Я — писатель» по моим собственным произведениям. Сейчас готовлю спектакль по моим произведениям «Ручейные рассказки», хотя герои там Ёжик, заяц и Медвежонок, и характеры сделаны Козловым. А я уже придумал делать спектакль с музыкантами, чтобы те ребята, которые приехали ко мне из Тюмени, могли прокормиться. Просто музыку отдельно мало кто слушает, а вот спектакль люди приходят смотреть с удовольствием. Я рекламы не делаю, а люди все равно нас знают и приходят. В последнем моем спектакле музыки относительно мало, а вот в следующем, про вороненка, который боялся учиться летать, будет больше музыки. У ребят есть песня про ворона, а у меня есть замечательная сказка, которую написала одна моя подруга.
— До того, как вы познакомились с музыкантами из коллектива «Северга», откуда вы музыку брали для своих спектаклей?
— Где-то собирали Майкла Оукфилда, для «Маленького принца» музыку написал Коля Федяев, жил у нас тут музыкант, сейчас это очень знаменитый в мире художник, а когда-то снимал фильм про меня. Еще потрясающий музыкант Джорд Уинстон, у которого настолько наполненная содержанием музыка, что крайне редко бывает. В этой музыке есть все. В этом плане еще Иван Смирнов – потрясающее попадание по тексту, причем это вещи, которые длятся по 10–12 минут, и это настолько попадает в текст моих спектаклей! В спектакле «Я — писатель» я использовал эту музыку, и я там всегда жду до секунды, чтобы попасть текстом в музыку. Даже 13 прелюд Баха, он совершенно в тему оказался тоже в одной из сказок, просто потрясающе.
— Вы пишете пьесы, рассказы – нет желания выпустить книгу?
— Я написал книгу, «Я — писатель», этого достаточно. Я пишу все время что-то, что приходит в голову, хотя при этом я перестал ездить на фестивали.
— Почему?
— Не вижу смысла. Нет смысла финансово. Потому что те фестивали, которые проходят у нас — они все государственные. И там принимают участие государственные театры, а я-то еду за свой счет, я не могу зарабатывать деньги в это время, и толку от этих фестивалей нет. Вот если я еду заграницу, то я там получаю, во-первых, гонорар за спектакль. Потом, я получаю учеников, я уже два раза проводил мастер-классы в Италии. А в России у меня даже нет учеников.
— А почему бы, например, не поехать в Италию и там не работать?
— А зачем? Я русский, я русскоязычный. И такой театр в Италии построить невозможно, но там очень строго с этими делами. А у нас возможно.
— Значит, вы считаете, что все-таки с российскими фестивалями нет смысла связываться?
— Ну, приеду я, покажу я там спектакль? Так ко мне и в Томске народу приходит достаточно. У меня в Томске за год бывает столько же иностранцев, сколько я соберу, если летом по фестивалям поеду. Со зрителями у меня никаких проблем нет, обычно ведь на гастроли едут себя показать. А у меня амбиций никаких нет.
— Совсем никаких?
— Мне вот достаточно того, что мне пишут и говорят после спектаклей.
— По аудитории — кто больше заинтересован в спектаклях, кого среди зрителей больше?
— Взрослых. И даже когда спектакль заказной детский, взрослые все равно норовят прийти и посмотреть.
— Притом, что тематика спектаклей все-таки детская?
— Ну, как детская? У меня в Италии на спектакле про Ёжика одна итальянка встала и ушла, сказала, что это не спектакль, а философия. Сами сказки – они взрослые, но дети берут свой слой, и каждый возраст и каждый человек берет свой слой. Для всех найдется что-то свое.
— А есть какая-то разница между российской публикой и зарубежной?
— Да все люди разные. Все же от уровня культуры зависит. В Москве, например, играть гораздо приятнее, потому что там публика изысканнее.
— Чем в Томске?
— Да. В Томске воспринимают все это как само собой разумеющееся. Не потому что они снобы, просто для них мой театр является чем-то привычным для Томска. Новосибирцы – ну, там город большой, и вообще чем больше город, тем публика изысканнее. Вот в Италии я выступал в маленьких городочках: тоже народ простой, стоят, едят мороженое. А в Риме, например, народ более продвинутый и знающий, они уже многое повидали, и им есть с чем сравнить.
— Получается, вы так или иначе всегда были связаны с театром, и у вас была возможность проследить развитие театра российского. Может, есть какие-то особенности, которые вы подмечали за это время? Тенденции?
— Я попал на пик развития кукольного театра у нас в России. Потому что 86-й год – это была такая «уральская зона», как ее называли. Это была группа режиссеров-выпускников ленинградского тогда ВУЗа, они тогда все ломанулись за Урал, делать свои театры. Потому что в центральной части властвовал Образцов тогда, и он задавливал любые инициативы, мешал совершенно. Был деспотом. И народ разъехался по России, и появились театры, в том числе и в Томске. Это были потрясающие режиссеры, которые не боялись браться за Горина, Шварца, Булгакова, Платонова. Да ставили вообще что угодно! Но когда кончился Советский союз и все разрешили, и никаких запретов, и все можно, а что можно – никто не знает. Все побросали и уехали. Было грустное зрелище. И до сих пор все это в себя прийти не может.
— Получается, что ограничение свободы было только на пользу театру?
— От этого всегда была польза. У нас же система. Чем отличается, например, французский или итальянский театр от наших? Там нет системы государственных театров. Хотя при этом в Италии безумное количество кукольников, они устраивают безумное количество фестивалей, ездят друг к другу. Я играл в каких-то малюсеньких городочках, прямо на площадях, на улицах. Там действительно город – это одна улица, а вокруг виноградники. И вот несколько дней идет фестиваль и дегустация вина. Я все это застал, все это очень хорошо. А у нас – я играл в «Икее». Это было в Екатеринбурге, вроде как помощь мне, как частному театру. Такие вот дела.
— И все-таки, есть развитие или же нет?
— Есть что-то. Проводятся какие-то фестивали. Осенью был региональный фестиваль кукольников. Но при этом – каждый год находят одни и те же ошибки, каждый год их обсуждают, и каждый год они повторяются. И вроде ведь слушают люди, обсуждают. Не знаю, в чем дело. То ли плохо учатся, то ли не тому. Я все время пытался выяснить, кто такие кукольники, почему они ими стали. Редко, редко кто идет в эту профессию осознанно. Чаще приходят потому, что не прошли на драму, например. И все время пытаются в спектаклях вытащить актеров на первый план, хотя это кукольный театр, хотя нет ни талантов особых, ни умений.
— А вообще вы следите за работой своих коллег?
— Слежу, смотрю, и на фестивалях я ходил, смотрел по мере возможностей.
— Было что-то особенное, что понравилось?
— Нет.
— Ничего не зацепило?
— Нет. Они ко мне не ходят. Мои томские коллеги. А я к ним хожу.
— А вообще в томские театры ходите?
— Нет.
— Не любите театр?
— Уровень очень низкий. Я избалован, просто я видел, как работают профессионально, и смотреть на непрофессиональную работу я не хочу.
— А когда в Томск приезжают с антрепризами?
— Нет. Это халтура.
— И даже на Олега Меньшикова не пошли?
— Нет. Я знаю, почему он приехал в Томск – потому что здесь его скушают с потрохами, придут за любые деньги. Это то же самое – вот осень был фестиваль, и там была звезда! Драматическая звезда, но родители у него были кукольниками. И это все, что его связывало с кукольным театром. И все вокруг него бегали, и на закрытие фестиваля он главный. Это ведь смешно.
— Может быть, есть какие-то театры или кукольники, неважно, в России или за рубежом, на которых вы ориентируетесь или можете поставить в пример?
— Есть такой театр «Тараканов и Роза» московский, но это мои друзья. Они сделали один спектакль, очень хороший, и тонко там все сделано, нет особой игры, но сделано очень хорошо. Но они художники-кукольники, и возят кукол на продажу за границу, продают на выставках. И это их единственный спектакль. Есть Резо Гавриадзе, потрясающий! Но я видел только в записи его спектакли, живьем еще ни разу не видел. Есть театр «Тень» московский, но они стали коммерческим театром, работают на корпоративах, я не могу это смотреть.
— То есть вы считаете, что не должно быть коммерческой выгоды в театре?
— Нет, я за коммерческую выгоду, но дело в том, что они делают спектакли, которые можно смотреть 2–6 человекам, но не залу. Для меня в театре важно взаимодействие куклы и актера. Но кукол таких, с которыми можно было бы взаимодействовать, не делает никто.
— Почему?
— Не умеют. Кукол никогда не учили делать. Конструктор – это самый больной вопрос в любом театре. Вот есть в Болгарии одна художница, делает кукол с оригинальными решениями. Но представить этих кукол в динамике я не могу. Я хочу съездить и посмотреть, как это все живьем выглядит. Есть хороший польский театр, его директор — человек, с которым я познакомился в 91-м году и который меня рекомендовал на разные фестивали. И вот он собрал актеров, кукол, декораторов. Но это очень редкие случаи.
— Что касается взаимоотношений с куклами, есть у вас какая-то любимая кукла?
— Да я всех своих кукол люблю. Даже если сначала что-то не получается, потом смотришь в динамике, и меняешь, переделываешь что-то. Вот у меня тут шарик болтается, а ведь это луна. Тоже случайно вышло, потому что в тексте спектакля есть упоминание о Луне, а потом, после появления этого шарика, и в текст я внес изменения.
Вот что касается взаимоотношений куклы и актера – у меня есть друг, португалец. Я смотрел у него спектакль, мы играли в один день. И вот я готовлюсь к спектаклю 40 минут – ставлю декорации, кукол готовлю. А он готовится к спектаклю 5 часов!
И у него стоят девять стульев, на каждом стуле что-то лежит — мячик, платок, да что угодно. И вот он берет в руку один предмет, делает из него какое-то подобие куклы, и начинает двигаться, общаться со своей куклой. Один. Я видел, как трое не могли синхронно двигаться с одной куклой, притом, что они долго тренировались. А он может сделать все, что угодно, и все это с одной рукой и одной куклой из мяча!
А на десятом стуле лежат гвоздики, девять штук. И вот он работает с каждым предметом, а после того, как все пройдено, берет по одной гвоздике и кладет ее на каждый стул.
Вот это и есть взаимосвязь актера и куклы. Это и есть синдром Петрушки.
Беседовала Екатерина Маас
Фото: Сергей Баканов
Владимир Захаров